Неточные совпадения
Но еще большее почтение питал он к киевскому студенту Брониславу Янковскому. Отец его недавно поселился в Гарном Луге, арендуя соседние земли. Это был человек старого закала, отличный хозяин, очень авторитетный в семье. Студент
с ним не особенно ладил и больше тяготел к семье
капитана. Каждый день чуть не
с утра, в очках,
с книгой и зонтиком подмышкой, он приходил к нам и оставался до вечера, серьезный, сосредоточенный, молчаливый. Оживлялся он только во время
споров.
Скоро, однако, умный и лукавый старик нашел средство примириться
с «новым направлением». Начались религиозные
споры, и в капитанской усадьбе резко обозначились два настроения. Женщины — моя мать и жена
капитана — были на одной стороне, мой старший брат, офицер и студент — на другой.
— Ха! В бога… — отозвался на это
капитан. — Про бога я еще ничего не говорю… Я только говорю, что в писании есть много такого… Да вот, не верите — спросите у него (
капитан указал на отца,
с легкой усмешкой слушавшего
спор): правду я говорю про этого антипода?
Я жалею, что не застал в живых старейшего сахалинского офицера, штабс-капитана Шишмарева, который долготою дней своих и как старожил мог бы
поспорить даже
с палевским Микрюковым.
С мужем он больше
спорил и все почти об одном и том же предмете: тому очень нравилась, как и
капитану, «История 12-го года» Данилевского, а Калинович говорил, что это даже и не история; и к этим-то простым людям герой мой решился теперь съездить, чтобы хоть там пощекотать свое литературное самолюбие.
Споря таким образом
с капитаном, Миропа Дмитриевна, впрочем, заметно предпочитала его другим офицерам и даже ему самому в глаза говорила, что он душа общества.
— Я сейчас беседовал и даже
спорил с ним! — объяснил
капитан. — Чудак он, должно быть, величайший; когда говорит, так наслажденье его слушать, сейчас видно, что философ и ученейший человек, а по манерам какой-то прыгунчик.
Надобно сказать, что
капитан Зверев по окончании польской кампании стоял некоторое время в царстве польском, где и приобык
спорить с паннами и панночками.
И Щавинский видел издали, как штабс-капитан
с его доверчивой, развязной и пьяноватой манерой заводил
с кем-то
споры, жал кому-то руки, хлопал кого-то по плечам.
Но пришли гостьи-барышни, и
спор прекратился сам собой. Все отправились в зал. Варя села за рояль и стала играть танцы. Протанцевали сначала вальс, потом польку, потом кадриль
с grand-rond, [Большим кругом (фр.).] которое провел по всем комнатам штабс-капитан Полянский, потом опять стали танцевать вальс.
За каждым ударом страдалец призывал имя Бога, пока обе руки и ноги были раздроблены. Пятнадцать ударов — бытописатели и о числе их
спорят, — пятнадцать ударов нанесены ему так неловко или
с такою адскою потехою, что он и после них остался жив.
Капитан сжалился над несчастным и закричал палачу, чтобы он проехал колесом по груди. Паткуль бросил взор благодарности на офицера и жалобно завопил...
Эта дама, — пошли ей бог здоровья, — первая мне и объяснила тайну, как находить Христа, после чего я и не
спорю с господином
капитаном, что иностранные проповедники у нас не одним жидам его покажут, а всем, кому хочется, чтобы он пришел под пальмы и бананы слушать канареек.